Лицо Тео было непроницаемым, когда Рена наконец взглянула на него. Но она всем своим существам чувствовала его тело, особенно ту упругую выпуклость, что соприкасалась с ее телом. Она попробовала отстраниться, но Тео только сильнее прижался к ней.
— Ты всегда так танцуешь?
— Как? — лукаво улыбнулся Тео.
— Сам знаешь.
— По-моему, все мужчины и женщины, танцуя, проводят нечто вроде разведки. Если хочешь, примериваются друг к другу.
Рената вспыхнула.
— Я не люблю циников. Терпеть не могу, когда так говорят, слышишь?
— Если скажешь еще громче, не один я услышу, все остальные тоже.
— Мне плевать.
— Мне тем более. Меня тут никто не знает. И не делай вид, будто ты монашка, впервые испытавшая натиск…
Тео смолк, ошеломленный собственной грубостью, шоком и ужасом, написанными на лице Ренаты.
— Пошляк! — Она решительно высвободилась и ринулась сквозь толпу танцующих.
— Рената!
Она не слышала его или не хотела слышать. Ее рыжая головка мелькала среди моря других голов.
— Подожди! — Он ругал себя за дурость, злился, что обычная выдержка изменила ему. Да и пошляком Тео никогда не был, но его несло, будто с цепи сорвался.
Куда к черту она подевалась? — подумал Тео.
Выйдя в мощенный камнем патио, Анджер огляделся. Здесь не было толчеи. Люди стояли небольшими группами, беседовали и пили, расположившись живописными стайками вокруг легких белых столов, уставленных спиртным и закусками.
А дальше, там, где ступеньки вели в темноту сада, мелькнуло знакомое голубое платье.
— Рената! — хрипло воскликнул Тео и побежал следом.
Настиг он ее уже у подножия лестницы, схватил за плечи и повернул к себе лицом.
— Отпусти!
— Послушай меня.
— Нет! — Она колотила кулаками по его груди. — Отпусти!
— Рена! Проклятье, выслушаешь ты меня наконец?
— Уже наслушалась! Не желаю больше.
Она прерывисто дышала и пыталась сопротивляться, а он прислонился спиной к широкому стволу эвкалипта и, обхватив ее за бедра, с силой прижал к своим чреслам.
— Мне не следовало говорить то, что я сказал. Посмотри же на меня! Я пытаюсь просить прощения!
— Один раз ты уже сделал это сегодня, помнишь? И я, как дурочка, простила. — Она старалась освободиться от железного захвата, но бесполезно. — Отпусти!
— Дьявольщина, Рена, я не знаю, почему веду себя так…
— Да потому, что ты наглый, бесчувственный, сукин сын!
— Ладно, не отрицаю…
— И тупой, — сказала она, стараясь сдержать закипающие гневные слезы. — Слепой и глухой псих!
— Да. Признаю. Наверное, каждый мужчина похож на разъяренного зверя, если видит, что его добыча может достаться другому. — Тео легонько сдул с ее лба непокорную прядь волос. — У меня в голове помутилось, когда к тебе подвалил этот, ну этот… молодчик.
— Джой Хедли? — Рената едва не расхохоталась. — Да меня от него тошнит!
— Я что-то не заметил. Ты встретила его с распростертыми объятиями как закадычного дружка.
— Да! Он мне нужен, но совсем не для того, о чем ты думаешь.
— А я? — вскинул насмешливо брови Тео. — Как я понимаю, Тео Анджер тебе тоже кое для чего нужен? Так не стесняйся!
— Ты — дурак, Анджер, вот ты кто! Жалкий, окаянный дурак, свалившийся мне на голову. — Голос Рены дрогнул. В нем не было злобы, скорее горечь. — Я хочу домой. Отпусти.
— Нет уж!
— Тогда оставайся, веселись, а я возьму такси.
— Нет, — шепнул он и, развернув Ренату, прислонив ее спиной к дереву.
— Что ты хочешь сказать этим «нет»? Вечеринке конец, как и нашему уговору. Я не в рабыни к тебе нанялась и скорее соглашусь работать на самого дьявола, чем…
Он не дал ей договорить, закрыв рот поцелуем.
И опять все началось сначала. Она как будто сразу опьянела, земля поплыла под ногами, сладко заныло внизу живота. Невозможно противиться жадным, ищущим мужским губам, разжигающим в ней страсть, которую, целуясь с другими, она никогда не испытывала. Во всяком случае всегда контролировала себя, а сейчас… Рената сдавленно застонала и, приподнявшись на цыпочки, обвила его шею, зарылась пальцами в волосы на затылке. Они только с виду казались жесткими, а на самом деле — шелковистые, мягкие. И его язык так волнующе нежно погружается в глубину ее рта, ища кончик дрожащего языка. И когда они переводят дыхание, ей нестерпимо хочется, чтобы он вернулся назад и продолжил ласку, от которой все внутри ее тела трепещет.
— Тео…
— Рена…
Они оба едва выговорили это, обуреваемые нахлынувшими на них ощущениями, что сильнее воли и доводов рассудка. Оба будто обезумели.
Он еще сильнее прижал Рену спиной к дереву и, схватив за руку, потянул ее ладонь туда, где упруго вспухла под джинсами его плоть.
Он что-то говорит, или ей кажется, что говорит. Она не могла разобрать, не могла даже думать. Очевидно одно — они оба хотят друг друга, хотят жгуче, страстно…
Тео наклонился и поцеловал ее в ямочку у горла, спустился к округлости груди, к соску, вздувшемуся под материей платья, слегка придавил зубами, от чего ее словно током пронизало. Когда же Рената ощутила его руку, скользнувшую ей под юбку, то смогла лишь прошептать:
— Боже мой, Тео, не надо.
Пальцы его были прохладными, нежными. Они сначала ласкали ее ягодицы, потом переместились, забрались под трусики, пытаясь пробиться к пушистому холмику и дальше — в глубь ее потаенной женской плоти. Она непроизвольно сжалась, стыдясь и одновременно испытывая потребность ощутить пальцы уже там, где так влажно и горячо. А Тео будто почувствовал это. Будто Рена подхлестнула его. Он неистово, до боли жаждал погрузиться в бархатную глубину, заставить ее исторгать стоны, когда она потеряет контроль над собой, как сам он потерял сейчас, ощущая невероятной силы прилив вожделения. Но Тео не хотел, чтобы все вот так кончилось, когда он всего лишь пытается раскочегарить ее интимной лаской, да еще преодолевая сопротивление. Он хотел, чтобы она забилась под тяжестью его тела, приняла до отказа мужской член, способный обоих привести к пику оглушающего наслаждения.